Прерванный полёт

[Бодряшкин]

Наткнулся на свой рассказик в заводской газете авиационного завода (Самара), интересный своей датой опубликования: 2 июля 1991 года.

Прерванный полёт. Из житья-бытья инженера Лопушанского

Раз сижу у себя в отделе, никому не мешаю, чаёк пью. Вдруг вваливается толпа, подкатывает к моему столу и все разом на колени – бух, и руки в мольбе ко мне простирают. Я лиц не различаю, но почему-то сразу смекнул – это члены совета предприятия, выполняя волю трудового коллектива, явились упрашивать меня слетать в Америку – новинки техники, якобы, подглядеть. Я – ничего, и бровью не повёл: давно в общем-то поджидал, что и обо мне, то есть о талантах моих, вспомнят… Стакан с недопитым чаем энергично отставил и отвечаю скромно, достойно:
– Если надо, и жизнь положу для родного коллектива!
Дома жена с плачем бросилась мне на грудь:
– Да, да, я всё понимаю: Родина в беде, и настоящий мужчина должен жертвовать собою! Езжай! Только береги себя, милый, зря не рискуй. Ты у меня, я знаю, патриот, но не летай, умоляю, на этих аэрофлотовских самоварах, на ТУ-154 производства вашего завода, лети на стареньком Боинге-747, всё на душе моей спокойней будет.
– Знаю, знаю, – успокаивал я, как мог, свою благоверную. – Сам, чай, видел, как дефектные детали через контроль на сборку проталкивают. На «Пан-Американ» полечу, за доллары! Бог даст, родимая, всё будет окей.
Сел на борт. Ё-моё, думаю! Вот это фирма! В салоне просторно, ничья лысина перед глазами не блестит, кресла мягкие, чистенькие. Стюардессы – филиппиночки смугленькие, приятные, и особенно одна располагающе так мне улыбается… Я – ничего, и бровью не веду, смотрю себе мыльную оперу по видику. Моторов почти не слышно, благодать. Задремал. Потом чую – обед разносят. А первое блюдо, представьте, с дымком! Вспомнился сразу костерок на волжском берегу, уха в котелке…
А тут филиппиночка эта как завизжит не своим голосом:
– Горим! Да горим же!
Я – ничего, и бровью не повёл: много ли надо, чтобы нервную женщину обеспокоить, да ещё такую миниатюрную. Потом гляжу: ё-моё, и впрямь дым в салоне, и к тому же чёрный и вонючий какой-то, все носятся туда-сюда, матерятся по-нашему. Во, думаю, влип! Лучше бы на отчем самоваре «Ту» полетел – не все же, в конце-концов, детали дефектными на сборку отправляем. Здесь из клубов дыма физиономия противно-знакомая выдвинулась. Ба! Да это начальник моего отдела. И в Америке достал!
– Субординация тебе нипочём, значит… В здравомыслии, значит, мои сотрудники уже не нуждаются… (Это он, думаю, намекает, что я не отказался в его пользу от загранпоездки). Подсидеть, значит, меня захотел! Вот и пропадай теперь! А спасёшься – по сокращению турну тебя, выскочку!
Свирепо так погрозил мне и в дым задвинулся. А филиппинка эта глаза выпучила и обернулась вдруг моею благоверной, а потом тыкнула пальцем в иллюминатор и как закричит:
– Прыгай! Прыгай, кому говорю!
Ну, тогда я вскочил, разбежался и ка-а-ак прыгну!..
Проклятая Америка… Правильно большевики учили – всё зло от неё. Фирма, тоже мне… Боинг, видите ли… Одна реклама, а коснёшься – дрянь, и горит почище нашего. Ох, приснится же такое доброму человеку… Хорошо ещё, что в сервант угодил, а не в любимую жёнину люстру…
Не-е-е, пусть их, начальники, сами летают в Америку эту, а я лучше тихонько посижу, целее буду.