О русской манере общения

[Агния]

Начну с "Бесконечного тупика" Галковского. В целом он мне достаточно чужд, но есть совершенно точные зарисовки.

"В начале 70 х годов на западе была опубликована книга английского философа Артура Кестлера «Призрак в машине». В частности, в ней разбирался феномен «закрытой системы убеждений». Таковая система, согласно автору, претендует на роль всеобъясняющей Правды, будучи в лучшем случае относительной истиной. Но при этом она «не может быть опровергнута силою фактов, ибо все противоречащие ей данные автоматически перетолковываются».
Причем это «перетолкование» «совершается изощрённо казуистическими методами „двоемыслия“, безразличными к „эвклидовским“ законам обычной неизвращённой логики и цепляющимися за аксиомы огромной эмоциональной силы». Причину создания «закрытых систем» Кестлер усматривает в самом характере биологической эволюции человека:
«Человеческий мозг – жертва просчёта в конструкции, прокравшегося из за необычайно поспешной, „взрывной“ эволюции, предположительно имевшей место в плейстоцене. В ходе такого ускоренного филогенеза не успела сложиться достаточно эффективная коммуникация между „старым мозгом“ (палеокортексом, восходящим к рептилиям), „средним мозгом“ (мезокортексом, присущим низшим млекопитающим) и „новым мозгом“ (неокортексом, специфичным для высших млекопитающих и человека). Дефект координации состоит прежде всего в том, что многие функции филогенетически новых отделов мозга дублируются филогенетически более старыми его отделами, которые заведуют не только бессознательными вегетативными процессами в организме, но вдобавок по своему „чувствуют“ и „мыслят“. В человеческом сознании имеются как бы два независимых экрана: на один из них проецируется грубый и упрощенный абрис действительности, апеллирующий к низшим инстинктам и невербализованным эмоциям, на другом – возникает более точный, детальный и адекватный образ мира. Психическая раздвоенность, свойственная человеку, находит подтверждение в материальном субстрате – в „шизофизиологии“ головного мозга. В нашей черепной коробке, образно говоря, расположились бок о бок крокодил, лошадь и человек разумный, причем первые две твари далеко не всегда подчиняются своему предполагаемому господину. Напротив, они часто превращают его в своего раба: вербальное мышление подыскивает рациональные мотивировки и хитроумные оправдания примитивным аффектам»".

[Агния]

"… в самом культурнейшем обществе лишь 0,1% людей способны к рациональному мышлению. И 0,0001% – к сверхрациональному постижению мира. Подавляющее большинство нации всегда недотягивает даже до рационального уровня, и уже поэтому демоны негативного иррационализма обладают исключительной энергией.
… Суть «Легенды о великом инквизиторе» Достоевского – в вопросе: выдерживает ли человек свободу? Мысль может свести с ума. Какой ужас – крах официальной (в том числе и официально теневой) идеологии в зрелом возрасте. Чёрный ветер свободы сметает человека, сшибает его с ног. Он судорожно ищет себе новую раковину, выращивает новый панцирь: масоны, врачи убийцы… Как китайский карлик уродец, выращенный в вазе и адаптированный к ней изгибами своего уродства, – он погибнет, если его перенести в другую вазу, с другой деформацией.
А русский человек не может жить на интеллектуальной свободе. Он не выдерживает".

[Агния]

"… А в русских запад и восток сошлись. Сошлись в масштабах грандиозных, циклопических. На огромных просторах, в огромной массе людей. Сошлись, но не слились. Все перемешалось, и получилась какая то каша. От этого русский логос испорчен, смещён в основе, в корне. Каково неформальное русское общение? – «Водка и огурец». Трезвая форма диалога груба, деревянна, и чтобы поговорить, русские должны её разрушить. Получается слезливое, очень эмоциональное и почти бессловесное общение. И общение в итоге тяжёлое, неправильное, с неизбежным похмельем. Это общение неформальное. Формальное по русски вообще ужасно. Бормотушное бормотание, спор ни о чём имеет свой трезвый коррелят – спор однонаправленный и очень целеустремлённый, жёсткий. То есть ДОПРОС. Россия это страна допросов. Это уже из анализа художественной литературы ясно. Где вершина русских диалогов, наиболее напряженный и философичный их уровень? – В допросах. Раскольников и Порфирий Петрович. Ну и, конечно, не только в собственно допросах, но и в обычных диалогах, которые, однако, построены как допросы.
… Эта допросная тема тончайшим тленом распространилась по русскому миру. Сами допросы это лишь некое средоточие общего тона, вершина, покоящаяся на громадном фундаменте. К русскому подходят на улице: «А давай мы тебе нос отрежем». И русский сходу включается: «А зачем?»; «Не надо»; «У вас документы есть?» и т. д. Западный человек от такого предложения так и сел бы на тротуар от ужаса. Или бы дал в рожу. Или убежал. Но так естественно включиться в немыслимый ДИАЛОГ…"

[Агния]

" И при этом органическая неспособность включиться в диалог естественный. Постоянно переход на личности, юродство, просто грубый обман, и вообще сбивается на допрос: либо принимает роль следователя и начинает орать, вворачиваться кривым лбом в душу («я хочу посмотреть, какой ты есть, падла, как ты жизнь понимаешь и что об себе думаешь»); либо принимает роль подследственного, и тогда русский сморщивается, замыкается, ему кажется, что все сговорились, что не так всё говорят, а «специально» и т. д. Дело тут не только в отсутствии навыков свободного общения, а и в органической бесформенности русского сознания. И обратная сторона бесформенности – крайняя формализация.
… В русском общении совершенно отсутствует категория меры. Русский диалог преступен, что прекрасно показал Даниил Хармс. Он физиологически глубоко подметил беззащитность русского слова, невозможность им защититься, формализовать диалог, ввести его хоть в какие то рамки. А с другой стороны, Хармс чувствовал, что это же свойство языка превращает общение в избиение и убийство. Русский язык – язык палачей и язык жертв. Вот рассказ Хармса «Григорьев и Семёнов» (подзаголовок: «В рукописи без названия»):

[Агния]

"Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Вот вам и зима наступила. Пора печи топить. Как по-вашему?
Семёнов: По-моему, если отнестись серьёзно к вашему замечанию, то, пожалуй, действительно пора затопить печку.
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): А как по-вашему, зима в этом году будет холодная или тёплая?
Семёнов: Пожалуй, судя по тому, что лето было дождливое, зима будет холодная. Если лето дождливое, то зима будет холодная.
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): А вот мне никогда не бывает холодно.
Семёнов: Это совершенно правильно, что вы говорите, что вам не бывает холодно. У вас такая натура.
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Я не зябну.
Семёнов: Ох!
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Что ох?
Семёнов (держась рукой за щёку): Ох! Лицо болит!
Григорьев: Почему болит? (И с этими словами хвать Семёнова по морде).
Семёнов (падая на стул): Ох! Сам не знаю.
Григорьев (ударяя Семёнова ногой по морде): У меня ничего не болит.
Семёнов: Я тебя, .н сын, отучу драться. (Пробует встать).
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Тоже учитель нашёлся!
Семёнов (валится на спину): Сволочь паршивая!
Григорьев Ну, ты, выбирай выражения полегче!
Семёнов (силясь подняться): Я, брат, долго терпел. Но хватит. С тобой, видимо, нельзя по- хорошему. Ты, брат, сам виноват.
Григорьев (ударяя Семёнова каблуком по морде): Говори, говори! Послушаю.
Семёнов (валится на спину): Ох!"
Это типовой русский разговор, постоянно воспроизводящейся в той или иной модификации везде: дома, на работе, на улице, на собрании, на допросе. Сколько раз я был его участником! Ни на западе, ни на востоке такой дикий, жуткий «диалог» совершенно невозможен. Во первых, избиение происходило бы молча или сопровождалось отдельными вскриками и мольбами, не образующими связного текста и тем более – диалога. Во вторых, даже если представить редкий случай беседы избиения, то она не велась бы столь искривлённо и спутанно. На западе разговор бы шёл чисто формально (так и говорили бы до конца «о погоде») или же чисто содержательно (выяснение отношений). На востоке такой разговор был бы содержательно формальный, то есть говорили бы о погоде, но одновременно Григорьев сан издевался бы над Семёновым (особое строение фраз и интонационных акцентов)".

[Омар Хаим]

А как же быть с Арлекином и Пьеро? Это чисто европейский диалог, причём не варварский германский, а цивилизованный итальянский, то есть потомков древних римлян. Прототипом была античная комедия ателлана.

Там тоже действуют палкой и оплеухами, одновременно разговаривая.

Может быть, тут имеется в виду русская античность? Тогда лучше не к Кестлеру обратиться, который сочинял байки про пропавшее тринадцатое колено Иудейское, а понятно к кому.





[Омар Хаим]

Галковский плохо знаком с творчеством Хармса. У того есть другой рассказ "Лекция":

http://daharms.ru/prose/1219/

где Пушков читает лекцию на гендерную тематику, а его при этом бьют. Тут уже не диалог, а монолог.

И где доказательства, что это всё русское? Литература абсурда есть не только у русских. Пример - "Алиса в Стране Чудес". Она характерна скорее для детей, чем для какой-то нации.

[Агния]

А как же быть с Арлекином и Пьеро? Это чисто европейский диалог, причём не варварский германский, а цивилизованный итальянский, то есть потомков древних римлян. Прототипом была античная комедия ателлана.

Там тоже действуют палкой и оплеухами, одновременно разговаривая.

Может быть, тут имеется в виду русская античность? Тогда лучше не к Кестлеру обратиться, который сочинял байки про пропавшее тринадцатое колено Иудейское, а понятно к кому.



Арлекин и Пьеро прошли долгую эволюцию, и функции их менялись:
http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-9328/
Но главная фишка, по-моему, в том, что в Европе это была комедия дель арте, т.е. всё происходило на сцене, в балагане и пр. - а у нас в жизни. Возьмите хотя бы беседы на этом форуме.
"Монолог" "на гендерные темы", на который вы ссылаетесь - просто обрезанный диалог. Легко подставить вместе с очередным "трахом" такую же, как в предыдущем рассказе, реплику. Опять же - масса примеров на этом форуме.

[Агния]

Литература абсурда есть не только у русских. Пример - "Алиса в Стране Чудес".

"Алиса..." - не литература абсурда, это литература парадокса, а сие и вовсе другое дело.

[Омар Хаим]

Первый русский перевод этой книги позиционировался именно как бред, а не парадоксография:

В 1879 г. появился первый перевод книги в России под названием «Соня в царстве дива», выполненный анонимным переводчиком. Первое издание вызвало в основном негативную реакцию критиков.
Анонимный автор отзыва из журнала «Народная и детская библиотека» поместил следующий негативный отзыв:
В маленькой книжке, переполненной орфографическими ошибками и стоящей непомерно дорого, помещен какой-то утомительно скучнейший, путанейший болезненный бред злосчастной девочки Сони; описание бреда лишено и тени художественности; остроумия и какого-нибудь веселья нет и признаков.
Отзыв из журнала «Воспитание и обучение»:
Публика, которая ищет содержания в детских книгах, не найдет его в «Соне в царстве дива». Царство дива это нескладный сон девочки, который переносит ее в мир мышей, кошек, белок, насекомых. Может быть, покупатель, перелистывая книгу, подумает, что найдет в ней кое-какое подражание «Бабушкиным сказкам» Жорж Санд, и, разумеется, не рассчитывая найти ни крупного таланта, ни поэзии, будет всё-таки ожидать найти мысль — и ошибется.
Отзыв из журнала «Женское образование»:
Есть книги, о которых и десяти слов сказать не хочется, до того они ниже всякой критики. Лежащее перед нами издание принадлежит именно к их числу. Бессодержательнее и нелепее этой сказки или, вернее, просто небывальщины (так как в создании сказки предполагается участие фантазии) трудно себе что-нибудь представить. Советуем всем матерям пройти мимо этого никуда не годного измышления, не приостанавливаясь ни на минуту.