Поэт и поэзза.
Добавлено: 30 сен 2012, 20:06
Семен поэт. Осознание собственной поэтической силы пришло к нему не так давно. Два или три года назад. Пасмурным вечером он листал глянцевый журнал, натолкнулся на умную статью о поэзии и понял: "Он - поэт".
Статья была написана по исключительно продуктивному принципу: "То да се, да что-то сверху". Помимо прочих прелестей, содержала она в себе такие бесспорные утверждения, как "поэт - существо тонкочувствующее, вибрирующее, пропускающее через себя всю боль земли", "поэта вы всегда сможете узнать, у него бледное лицо, впалые глаза и дрожащие от страсти руки", "поэт часто отказывается от благ земных ради благ метафизических, поэт отказывается от достатка, работы, семьи ради одного, поэзии единой ради".
Нельзя спорить с тем, что личностью Семен был интереснейшей. Внешность Семена трудно назвать хоть сколько-нибудь привлекательной. Семен был бледен, уродлив и слаб. Волосы слегка жидковаты. Спина слегка горбата. Одним ненастным полдником он услышал, как пара прелестниц обсуждает его внешность. Среди прочего, ими были упомянуты его глаза. "Особенно пугает меня его рыбий взгляд" - так выразилась одна из них. С тех пор глаза Семена - его исключительная гордость. Они томны, умны и загадочны.
Жил Семен не богато. Когда-то он мечтал о роскоши, и стены его загаженной кухоньки были обклеены вырезками из модных журналов. На вырезках изображены шикарные интерьеры, дорогие предметы кухонного инвентаря и прочая котовасия. Но став поэтом, он избавился от этих мещанских замашек. Более того, культивировал свою бедность. Выставлял ее напоказ. Ходил в дырявых башмаках и у всех занимал деньги. Долги возвращать он не слишком торопился.
Стихов Семен не писал. Поэтом он был, но стихов не писал. Он носил черный плащ, отращивал и не мыл волосы. Смотрел временами задумчиво вдаль, временами задумчиво внутрь себя. Ему нравилось быть поэтом. Стихи же он, как указано выше, не писал. "В поэте главное - мироощущение", - говорил он, - "Посредством этого ощущения мира и рождаются стихи. Непременно порождаются". Но стихи не порождались.
Семен садился на свой расшатанный стул, клал белый лист бумаги перед собой и ждал чуда. Он ожидал появления некой таинственной силы, которая возьмет его за руку и начертает нужные строки. Ну, или, на худой конец, не менее метафизическая сила женского пола должна была нашептывать нужные слова ему на ухо. После чего бы Семен ошарашенно уставился на белый лист и воскрикнул: "Вот оно, рождение чуда!". Семен буквально грезил этими (именно этими, никакими иными) словами. Он даже бы отрепетировал этот возглас, если бы не считал, что удел поэтов - спонтанность, расчет же - мещанова стезя.
Своей поэтической работой Семен доводил себя до полного исступления. "Давай же, Сэмэн", шептал он себе. Чудо не рождалось. Черная тоска заполнила его сердце. Он мог часами разыскивать в интернете способы вызвать в себе вдохновение. К сожалению, почти все способы эти были насквозь мещанскими. Лишь один Семен хотел испытать на себе - мрачной ночью на мрачном кладбище выпить крови немой кошка. Но немой кошки никак не удавалось найти.
"Как другим доказать, что я поэт?", спрашивал он у себя, "Не предъявить им моего мироощущения. И внешний вид мой малое для них доказательство". Случай разрешил его безвыходную ситуацию.
Статья была написана по исключительно продуктивному принципу: "То да се, да что-то сверху". Помимо прочих прелестей, содержала она в себе такие бесспорные утверждения, как "поэт - существо тонкочувствующее, вибрирующее, пропускающее через себя всю боль земли", "поэта вы всегда сможете узнать, у него бледное лицо, впалые глаза и дрожащие от страсти руки", "поэт часто отказывается от благ земных ради благ метафизических, поэт отказывается от достатка, работы, семьи ради одного, поэзии единой ради".
Нельзя спорить с тем, что личностью Семен был интереснейшей. Внешность Семена трудно назвать хоть сколько-нибудь привлекательной. Семен был бледен, уродлив и слаб. Волосы слегка жидковаты. Спина слегка горбата. Одним ненастным полдником он услышал, как пара прелестниц обсуждает его внешность. Среди прочего, ими были упомянуты его глаза. "Особенно пугает меня его рыбий взгляд" - так выразилась одна из них. С тех пор глаза Семена - его исключительная гордость. Они томны, умны и загадочны.
Жил Семен не богато. Когда-то он мечтал о роскоши, и стены его загаженной кухоньки были обклеены вырезками из модных журналов. На вырезках изображены шикарные интерьеры, дорогие предметы кухонного инвентаря и прочая котовасия. Но став поэтом, он избавился от этих мещанских замашек. Более того, культивировал свою бедность. Выставлял ее напоказ. Ходил в дырявых башмаках и у всех занимал деньги. Долги возвращать он не слишком торопился.
Стихов Семен не писал. Поэтом он был, но стихов не писал. Он носил черный плащ, отращивал и не мыл волосы. Смотрел временами задумчиво вдаль, временами задумчиво внутрь себя. Ему нравилось быть поэтом. Стихи же он, как указано выше, не писал. "В поэте главное - мироощущение", - говорил он, - "Посредством этого ощущения мира и рождаются стихи. Непременно порождаются". Но стихи не порождались.
Семен садился на свой расшатанный стул, клал белый лист бумаги перед собой и ждал чуда. Он ожидал появления некой таинственной силы, которая возьмет его за руку и начертает нужные строки. Ну, или, на худой конец, не менее метафизическая сила женского пола должна была нашептывать нужные слова ему на ухо. После чего бы Семен ошарашенно уставился на белый лист и воскрикнул: "Вот оно, рождение чуда!". Семен буквально грезил этими (именно этими, никакими иными) словами. Он даже бы отрепетировал этот возглас, если бы не считал, что удел поэтов - спонтанность, расчет же - мещанова стезя.
Своей поэтической работой Семен доводил себя до полного исступления. "Давай же, Сэмэн", шептал он себе. Чудо не рождалось. Черная тоска заполнила его сердце. Он мог часами разыскивать в интернете способы вызвать в себе вдохновение. К сожалению, почти все способы эти были насквозь мещанскими. Лишь один Семен хотел испытать на себе - мрачной ночью на мрачном кладбище выпить крови немой кошка. Но немой кошки никак не удавалось найти.
"Как другим доказать, что я поэт?", спрашивал он у себя, "Не предъявить им моего мироощущения. И внешний вид мой малое для них доказательство". Случай разрешил его безвыходную ситуацию.