Россия - прямая трансляция

[Жан Собакин]

А на каком языке нон должно быть? На литовском? На белорусском? Это был бы сюжет для юмористического рассказа.

а так нет ?

А так минет. Это уже другой поворот сюжета.

[_Fedor]

А за поворотом новый поворот - пели когда-то

[Жан Собакин]

А за поворотом новый поворот - пели когда-то

По реке плывет топор из села Кукуева, пели когда-то.

[_Fedor]

Нам песня строить и жить помогает, а я же строитель дворцов светлого будущего потребления

[Бутерброд]

Боятся как бутербродов-то , не пускают на заседания.
https://yandex.ru/turbo/znak.com/s/2020 ... buterbrody

[Жан Собакин]

Семь побед современной России
https://octagon.media/blogi/dmitrij_olshanskij/sem_pobed_sovremennoj_rossii.html

Плохое – убедительнее, интересней хорошего.

У плохого есть много способов вызвать переживания – когда гневно сжимаются кулаки, когда текут слёзы или кривится в презрительной усмешке лицо, – тогда как хорошее – это всего лишь повод зевнуть или вяло ответить: не верю.

Но, вопреки этому чувственному закону, я рискну сказать: Россия в первые двадцать лет двадцать первого века сделалась намного лучше, чем она была в прошлом столетии. Она много выиграла, она получила столько хороших новостей, сколько, может быть, и не видела с лета 1914 года.

Первая наша победа – исчезновение так называемого «русского пьянства».

Мир моего детства состоял из нетрезвых взрослых. Они лежали в пригородных канавах, как следует отдохнув перед водочным сном, они шли по улице, и их несло от одного края тротуара к другому, словно бы улица была палубой в шторм, они нетерпеливо толпились перед закрытым винным, и даже в интеллигентном окружении моих родителей рутинными были разговоры о судьбе того или другого приятеля: спился, вот-вот сопьётся, пьёт как не в себя.

Всё это красноносое несчастье пропало.

Вторая наша победа – сокращение уголовной культуры.

У нас было миллион человек заключённых в конце девяностых. Осталось – менее пятисот тысяч. Казалось бы, откроешь прогрессивные новости – и новый ГУЛаг неудержимо валится нам на голову откуда-то с кремлёвских стен. Но уменьшение числа сидельцев вдвое – как раз за те годы, когда, по мнению яростной общественности, у нас погибла свобода, – как-то плохо соотносится с криками о стране-тюрьме.

Буквально то же самое – и с убийствами: за двадцать лет их стало более чем в три раза меньше.

Третья наша победа – это ценность жизни.

Советская женщина делала четыре-пять миллионов абортов в год. Русская женщина в годы расцвета «свободы» – два миллиона. Теперь – пятьсот с небольшим тысяч.

И ровно та же история – с сиротами. Обитателей детдомов – а их было далеко за сто тысяч ещё в начале века – сейчас около сорока тысяч.

Четвёртая наша победа – прямо связанная с предыдущей, но такая значительная, что о ней следует сказать отдельно, – это конец войны призывной армии.

Интеллигенция любит разоблачать приключения нынешних кондотьеров, которые от лица России участвуют в колониальных войнах арабского и африканского мира. Тут есть какая-то тайна – и, значит, умалчивание о потерях, и, надо думать, всегдашнее воровство.

Но вот о чём интеллигенция глухо молчит, так это о том, что кремлёвская тяга к найму лихих людей для экзотических авантюр – значит для русских семей, где есть дети-призывники, и куда в прежние времена из Афганистана и Чечни регулярно приходили гробы.

Родина больше не жертвует бесплатными солдатами где-то в горах или пустынях. И в бой теперь идут те, кто туда хочет идти, и кому за это платят. Это, кстати, не значит, что их не жаль. Но разница между заброшенным в пекло призывником и наёмником – это та граница между невозможной трагедией и трагедией рациональной, которую мы перешли.

И переход этот – заслуживает аплодисментов.

Пятая наша победа – это забытый террор.

Считается как бы само собой разумеющимся, что мы ездим в метро, летаем из точки а в точку б, можем зайти на вокзал, оказаться на мюзикле – и ничего не произойдёт.

Но ведь буквально вчера – было не так.

Женщина, закутанная в тряпку, вызывала у меня мгновенный рефлекс выживания: надо встать и выйти из вагона. В любое время и любом месте мог кто-то взорваться, а мог – захватить всех присутствующих в заложники.

Это было страшно, но – дикое слово – привычно.

И вот всё прошло.

Наконец, наша седьмая победа – то неоднозначное достижение, что наглядно свидетельствует о достигнутом благополучии, и в то же время грозит бедой, если не повезёт.
Это беззаботность.

Первые послесоветские четверть века прошли у нас под девизом – «никогда больше». Битые, измученные и обученные всему самому тяжкому, что бывает в жизни, русские люди боялись возвращения к худшему: голоду и войне, нищете и репрессиям, хаосу и распаду. Они жили по принципу меньшего зла: пусть будет не очень хорошо, но терпимо, лишь бы не стало хуже.

Это была мудрая, хотя и невесёлая, тусклая логика.

И вот пришло время для поколения, выросшего уже в теплице, а не в канаве с крапивой.

Для поколения, которое уже не помнит ни танков в городах, ни военной цензуры в газетах, ни номеров на ладони в очереди на отоваривание талонов, – и не хочет жить, ориентируясь на мораль в жанре «лишь бы не».

Им кажется, что свет, тепло, еда, мир и относительная предсказуемость – это та данность, которую невозможно отнять, и надо требовать большего.

Вы лучше лес рубите на гробы. В прорыв идут штрафные батальоны.

[Жан Собакин]

Нам песня строить и жить помогает, а я же строитель дворцов светлого будущего потребления

Выслушать хорошую песню, это все равно, что скушать бифштекс из мраморной говядины.

https://www.youtube.com/watch?v=Q6I561axxNY

[_Fedor]

Бифштекс со стопарем все-таки лучше. А уж потом можно и послушать. Хорошая песня для пищеварения полезна

[Бутерброд]

Эти дегенераты битломаны уже вообще обнаглели.

https://fplib.ru/books/proza/prose-coun ... urple.html

Несмотря на то, что в оркестре было сто десять музыкантов (то есть, полный симфонический оркестр с расширенной ударной секцией), один аккорд гитары Ричи Блекмора без труда перекрывал их всех. Кроме технической проблемы звукового уровня, возникли трудности по части совместимости музыкальной и даже психологической: выпускники консерваторий, потратившие многие годы на оттачивание и шлифовку своего мастерства, с естественным негодованием взирали на группу длинноволосых недоучек, как им казалось, бесталанных выскочек. Сюита звучала скверно. Джон Лорд с трудом сдерживал слезы отчаянья. Тони Эдвардpз сидел в зале, тихо схватившись за голову. Вскоре в рядах почтенных симфонистов назрел мятеж: одна дама из виолончельной группы, вскочив со стула, заявила во всеуслышание, что она не для того пришла в Лондонский Филармонический Оркестр, чтобы играть с каким-то «второразрядными Битлз» — и в гневе покинула аудиторию.

[_Fedor]

Для того чтобы подыгрывать, для чего же еще ?